В.И. Кононов. Геологические этюды: Сборник рассказов. Изд. 3-е, испр. и доп. – М.: Изд-во РУДН, 2005. – 264 с.

В Долине гейзеров
(из цикла "Камчатские истории")

– Одно из самых впечатляющих мест на Земле – это Долина гейзеров на Камчатке, – сказал всем известный путешественник Юрий Александрович Сенкевич в одной из своих незабываемых телевизионных передач. А уж ему можно было верить!

Это чудо природы находится в Кроноцком заповеднике в 180 км к северо-западу от города Петропавловска–Камчатского. Сейчас попасть туда – пара пустяков, если, конечно, есть деньги. Бери себе билет на серебристый авиалайнер от Москвы до Камчатки и обратно за каких-нибудь 16000 рублей, и через 9 часов ты уже в Елизовском аэропорту любуешься великолепной панорамой вулканов Авачинской группы. Заплати затем примерно столько же за полёт на вертолёте, и через час с небольшим ты окажешься в Долине гейзеров. Лет же cорок тому назад попасть в эти заповедные места было, хотя и гораздо дешевле, но совсем не просто, тем более геологическому отряду, обременённому полевым снаряжением и кое-каким запасом продуктов. Именно в Долину гейзеров в те далёкие дни (самые прекрасные для любителей ярких впечатлений за казённый счёт) и направлялся наш геологический отряд. В его состав входили молодые, красивые, умные и, как вскоре выяснилось, довольно прожорливые специалисты: два выдающихся гидрогеолога – исключительно обаятельный начальник Аверий и ваш покорный слуга, геолог – Высокий Блондин в двух высоких чёрных резиновых сапогах, лаборант – большой учёный кандидат наук по кличке Могила, проводивший с нами свой отпуск, а также студенты Московского университета – отличники учёбы Алик, Миша и Надя. Кажется, было ещё двое или трое рабочих – школьников, но они всё время прятались в палатках, то от непогоды, то от работы, и точное число их я не запомнил.

Могила, атлетически сложенный красавец-мужчина, пользовался большим успехом у женского пола, Однако интересующимся он, отводя глаза в сторону, говорил: "Мне этого ничего не надо! Семья для меня святыня!" Своё прозвище он получил за особое умение хранить любые, в том числе и государственные тайны. Ему как опытному альпинисту было поручено закупить в городе всё нужное отряду продовольствие.

– Возьми только самое необходимое, – приказал начальник отряда, – сигарет, спичек и водки, а если останется место во вьюках, то прихвати ещё сухарей, крупы, макарон, соли и бидон топлёного масла.

– Не забудь также кислой капусты, солёных огурцов и селёдочки, – добавил Высокий Блондин.

– Хорошо бы взять ещё сгущёнки, галет, сахара и чая, – напомнил я.

– И это всё? – всполошились студенты.

– Остальное добудем охотой, – успокоил их начальник отряда.– Какие-то кретины отменили там заповедный режим, а у нас с собой есть карабин. В лесу же полно медведей и оленей, а в окрестных реках кишит разнообразная свежая рыба. Продержимся до осени – пойдут грибы и ягоды, так что не пропадём!

Восторг и ошеломление – эти чувства охватывают каждого, впервые увидевшего камчатскую Долину гейзеров: от верящих в злых духов аборигенов до пресыщенных всеми небесными и земными красотами космонавтов, полюбивших проводить здесь свой досуг. У нас тоже отвисли челюсти, когда мы наконец вступили в заповедную долину. Узким каньоном прорезала она лавовое плато. По обоим склонам долины мы увидели многочисленные выходы паровых струй, кипящих источников и грязевых котлов. Мы с Могилой стали осторожно спускаться вниз по склону по еле заметной тропе. Кругом всё угрожающе бурлило и шипело, тут и там поднимались струи пара, пульсировали кипящие источники, клокотали грязевые котлы. Из секунду назад пустой расщелины внезапно полилась кипящая вода, задрожала земля и в небо с гулом ударили мощные струи, окутанные паром. Воздух наполнился влагой, запахло серными газами. Около минуты водяной столб плясал в клубах пара, а затем он стал медленно опадать, сток кипятка из расщелины ослабел и, наконец, прекратился вовсе. Мы с опаской заглянули в чашу канала, из которого совсем недавно с шумом вырывались пароводяные струи, – теперь канал был пуст.

– Ояоя! (Вот это да!), – воскликнул по–японски Могила, который много лет собирался посетить Страну восходящего солнца и по этому поводу с помощью разговорника учил японский язык.

– Это гейзер, – сказал я своему спутнику. – Тебе повезло, ты за казённый счёт увидел очень редкое природное явление!

Переполненные впечатлениями, мы возвратились в лагерь. К сожалению, Алик и Миша, посланные Аверием за мясом, пока не вернулись, и нам пришлось довольствоваться остатками каши и чаем со сгущёнкой.

– Нику-га табэтай дэс нэ (хотелось бы мяса поесть)! – по-японски канючил Могила.

Но мяса не было ни в этот день, ни в три последующих. Быстро таяли запасы сгущёнки. Костлявую руку голода удалось отвести на короткий срок, убив геологическим молотком несколько куропаток. Они встретились нам на тропе недалеко от нашего лагеря и не захотели уступить дорогу. Но их жалкие тушки не могли насытить наш прожорливый отряд. Надо было срочно подстрелить кого-нибудь покрупнее: оленя или, на худой конец, медведя.

И вот рано утром голодные и злые Аверий, Высокий Блондин и я отправились на охоту. Аверий нёс карабин и бинокль, Блондин грозно размахивал очень большим ножом, я же был вооружён фотоаппаратом. Каждый нёс по пустому рюкзаку.

– Го-будзи-дэ (счастливого пути) – кричал нам вдогонку Могила. – Ватакуси-ва о-нака-га сукимаси та (я проголодался и хочу есть).

Часа через два мы поднялись на плато, и вскоре Аверий в бинокль увидел кусты кедрача, а около них здоровенного медведя.

– Надо подойти к нему поближе, но с такой стороны, чтобы ветер дул от него к нам, а не наоборот (тут очень важно не перепутать), – советовал опытный в этих делах Высокий Блондин.

Мы бы так и сделали, но, к сожалению, был полный штиль. Пришлось рисковать! Медведь же, потеряв бдительность, жадно ел кедровые шишки. Жалко было убивать такого красавца, но суровая необходимость накормить голодный отряд вынуждала нас принести несчастного зверя в жертву Науке.

– Подожди стрелять,– прошептал я Аверию.– Сначала я сфотографирую его живым.

Я навёл фокус и щёлкнул затвором своего фотоаппарата. Медведь привстал на задних лапах и повернулся к нам. Раздался выстрел. Блондин нервно щёлкнул зубами, а я – опять затвором аппарата, медведь же подпрыгнул и бросился в кедрач.

– Я точно попал в него! – возбуждённо воскликнул Аверий.

– Тогда он помирать пошёл, – уверенно предположил Блондин. Мы двинулись к кедрачу. Я поотстал, перематывая плёнку. Вдруг из кустов прямо на меня, свирепо рыча, выскочил раненый зверь. Могила потом говорил, что слышал мой крик в лагере, который, между прочим, находился от нас в 10 километрах. Аверий резко повернулся и, как в американском кино, не целясь, выстрелил в несущегося медведя. Тот рухнул замертво к моим ногам. Потом мы с ним сфотографировались на память, хотя лично я и так бы его никогда не забыл. А потом мы его съели всем отрядом с помощью вновь прибывших.

Дело в том, что к нам прибыла небольшая киногруппа: флегматичный режиссёр, энергичный кинооператор, полный разнообразных творческих идей, и девушка-звукооператор, абсолютно лишённая слуха. С собой они приволокли лошадь, загруженную киноаппаратурой. Вечером, наевшись медвежьего мяса, мы стали петь у костра песни Булата Окуджавы, Александра Городницкого, Александра Вертинского и многих других не столь знаменитых авторов. Великолепно пел Аверий, обладавший красивым баритоном, песню Вольдемара Рубейкина "Алые паруса". Все остальные тоже ансамбля не портили, кроме Миши, у которого совсем не было слуха. Но именно к нему протянула свой микрофон девушка-звукооператор. К тому же она иногда ему ещё и подпевала, так что их фальшивоголосый дуэт полностью заглушал остальных, с большим чувством выводивших "Не бродяги, не пропойцы…" (чему по нашему виду можно было и не поверить).

– Будем показывать панораму Долины гейзеров и работающих там геологов на фоне именно этой песни, – поделился с нами своими задумками режиссёр.

На другой день солнечным утром начались съёмки документального кинофильма "Дыхание подземных глубин". Парадом командовал кинооператор.

– Возьми с собой картошку (её специально привезли в марлевом кульке) и чай, будем их варить и заваривать прямо в гейзере, – скомандовал он.

Я взял то и другое, причесал и подстриг свою великолепную бородку, надел на голову геологическую фуражку, взял в руки секундомер, геологический молоток, бутылку (пустую, для отбора пробы) и сразу стал основным героем кинофильма. Мне пришлось по указанию кинооператора варить картошку, заваривать чай, молодецки отбивать образец гейзерита молотком, отбирать в ту самую бутылку воду, смело входить в кадр с секундомером наперевес, когда начинал извергаться какой-нибудь гейзер, – словом, инсценировать кипучую деятельность. Мы прервались лишь для того, чтобы съесть картошку и запить её чаем. По приказу кинооператора я лез сквозь струи водопада, скрывался в пару, прыгал по камням, пересекая бурную речку, фотографировал источники и гейзеры.

– Пар надо снимать против солнца, – учил меня кинооператор. – Тогда он будет объёмным!

Потом мы снимали кадры, отражающие опасность нашей профессии.

– Ты пойдёшь по этому крутому косогору, поскользнёшься и начнёшь падать в пропасть, – приказал мне кинооператор.– А ты в последний момент его поймаешь, – обратился он к Алику, который, имея азиатскую внешность, играл в фильме роль проводника-аборигена. Потом мы отдельно снимем камнепад и всё как надо смонтируем.

– Хорошо бы для этого случая был какой-нибудь дублёр-каскадёр,– мечтательно сказал я.

– Ишь чего захотел! Падай давай!– рявкнул кинооператор. И навёл камеру на нужное место.

Я пошел, куда он велел, где надо поскользнулся, и стал медленно падать, театрально взмахнув руками. Алик был тут как тут.

– Не верю! – раздалось с косогора. Это подал голос режиссёр.

Пришлось повторять ещё два раза, но он всё не верил. Наконец, за два метра до условленного места я поскользнулся по-настоящему. Ни сам я, ни Алик этого не ожидали, и на наших лицах, вероятно, отразился подлинный ужас. Алик сделал гигантский скачок и в последний момент успел поймать меня за капюшон штормовки. Я нелепо взмахнул молотком и уронил его в пропасть.

– Ну, сейчас более или менее, – резюмировал режиссёр.

Он удобно устроился на конусе, образованном отложениями кремнезёма, выпавшими из воды гейзера и затвердевшими в виде серого каракуля с красивым узором, как на папахе у богатого чеченца. Не подозревая, что в любой момент из находящейся под ним в конусе расщелины могут выплеснуться струи кипятка и пара, режиссёр продолжал подавать руководящие указания.

"Предупредить его что ли, – подумал я, – а то сварит себе самое дорогое…". Но тут меня отвлёк кинооператор.

– С молотком – это ты хорошо придумал, – похвалил меня он. – Мы потом дадим его крупным планом и смонтируем с камнепадом.

– А теперь сделай волевое лицо – я тебя сфотографирую для "Комсомолки".– Они любят такие снимки!

Я снял фуражку, вытер нос, причесал бородку и усы, выпятил подбородок и сдвинул брови. И в этот момент из-под режиссёра повалил пар – началось извержение гейзера. Он слетел со своего гейзеритового трона, как говорится, опережая собственный визг.

– Вот какие кадры, отражающие опасность нашей профессии, надо было снимать! – посоветовал я кинооператору.

Всё это время девушка с магнитофоном, сидя на корточках, с упоением записывала кваканье грязевого котла.

На другой день киногруппа продолжала снимать красоты Долины гейзеров. Попутно я пытался растолковать им механизм работы гейзера, но безуспешно. Уж больно сложными им, людям искусства, казались мои объяснения, в точности которых я и сам, между нами говоря, был не очень уверен. Но в этот момент мой рассказ был прерван грандиозным извержением гейзера по имени Великан. Столб кипятка и пара взметнулся ввысь на 25-метровую высоту. Огромный белый гриб, изгибаясь под напором ветра, застыл на две минуты на фоне голубого неба, а затем, словно нехотя, стал уменьшаться в размере и, наконец, исчез вовсе. До следующего извержения надо было ждать целых 5 часов, и мы с Могилой, покинув киногруппу, отправились в маршрут.

– А знаешь ли ты, – обратился я к своему коллеге, – что этот самый могучий с виду гейзер изливает в сутки гораздо меньше воды, чем расположенный по соседству, неказистый с виду, но непрерывно действующий безымянный источник.

– Вот так и в жизни, – глубокомысленно изрёк Могила.– Одни учёные, периодически фонтанируя, купаются в лучах славы, а другие – скромные труженики, дающие гораздо больше научной продукции, остаются в тени.

Проходя по знакомому косогору, я рассказал Могиле, как мне пришлось вчера здесь кувыркаться из любви к киноискусству.

– Как это, как это? – заинтересованно спросил мой спутник, тут же поскользнулся и грохнулся вниз. Он здорово приложился коленом и не смог дальше идти. Пришлось мне тащить все его 85 кг в лагерь на себе, а это два километра по крутому косогору и узкой тропинке, вьющейся вверх по склону. Вот когда я пожалел, что рядом не было киногруппы. Могила всю дорогу ругался по-японски и тут же всё это переводил мне на русский язык.

Надежда положила на его распухшее колено горячий компресс, но Могила стал орать и ругаться ещё сильнее.

– Что-то ты не то делаешь, – предположил я. – Достань-ка лучше нашу любимую книгу "Советы врача геологу" и посмотри, что он рекомендует в подобных случаях.

Оказалось, что действительно при таких ушибах надо прикладывать компресс, но не горячий, а холодный. Когда мы поменяли компрессы (благо снег был под боком), Могила перестал стонать и затих.

На другой день киногруппа стала собираться в обратную дорогу. Они взяли с собой нашего раненого героя, а также медвежатины, сказав, что "вы себе ещё настреляете".

– Идзурэ мата (до свидания, пока), Могила-сан! – кричал я вдогонку своему другу, восседавшему на замученной жизнью лошади.

– Саёнара (прощайте), – грустно отвечал он.
В.И. Кононов. Геологические этюды: Сборник рассказов. Изд. 3-е, испр. и доп. – М.: Изд-во РУДН, 2005. – 264 с.

Об авторе